— Пролетариат вышел на улицы, — негромко сказал Малькольм.
— Давно?
— Скоро будет месяц, как был создан профсоюз рабочих Райхена. Он нелегален и часть его руководителей сидит в тюрьме. Деятельность профсоюза запрещена, но не похоже, чтобы их это волновало.
— Я иногда думаю, так ли уж не прав Рэндал, — задумчиво сказал я.
— Хочешь остановить заводы? Тогда подумай, что сделают они, — Реджинальд кивнул на идущих рабочих, — когда их оставят без работы? Вернутся к давно проданным участкам земли в деревнях? Пойдут работать в ремесленные цеха, где мест для них нет? Рэндал не может понять одного, что уже поздно. Останавливать прогресс сейчас — все равно, что вставать на пути уже разогнанного паровоза. Даже если машинист захочет, он все равно не сможет остановить состав.
— Я знаю.
Все оказалось куда хуже, чем я опасался. Дело на Валерия было не просто заведено, оно было закончено. Осталась всего пара дней до его передачи в суд и официального предъявления обвинения. Дело расследовалось в глубокой тайне, и никто ничего про него не знал. Все попытки остановить его или хотя бы замедлить ни к чему не привели. Ни один из моих людей в столичном отделе жандармерии ничего не мог сделать. Все, что я смог узнать, так это имя сыщика.
— Здравствуй Маэл! — сидевший за столом парень в простой и дешевой одежде поднялся и горячо поприветствовал меня. — Рад тебя видеть.
— И я рад тебя видеть, — не моргнув глазом, соврал я. — Есть время для старого друга?
— Для тебя всегда есть время! Кстати, большое спасибо за подарок, — он достал из-под матерчатой клетчатой рубашки небольшой серебряный медальон. — Он мне уже три раза жизнь спас.
Я сел за стол и мы быстро и легко разговорились. Мой собеседник — Радеш Игарио, был простым человеком и не знал всех тонкостей и обязательных вежливых оборотов светских бесед. Поэтому с ним было легко разговаривать.
Я знал его уже три года. Он когда-то мне помог, потом я раза три или четыре спас его жизнь, помог ему в целом ряде дел. А благодаря моему покровительству, он смог выбиться с мелкой должности и занять пост сыщика уголовного розыска столичной жандармерии. Тогда же я и подарил ему на всякий случай очень хороший защитный амулет, как оказалось не зря.
Радеш был удивительно честным и прямолинейным человеком. Идальго по характеру, он беззаветно боролся с любым беззаконием и несправедливостью, невзирая на лица и чины. За это он получил от благодарного начальства кучу взысканий и выговоров, был награжден шрамами от нескольких покушений, и заслужил одиночество. У него было несколько друзей, таких же идальго, как и он. Но не было семьи. Жил он в съемной квартире на скудное жалование.
Я помогал ему, за что и попал в небольшой список его друзей. Но мне самому всегда было неловко рядом с ним. Я использовал его, а он этого никогда не понимал и искренне верил в нашу дружбу.
— Какое дело сейчас ведешь?
— Сейчас никакое, выходной у меня.
— Не верю!
— Да, честно слово, Маэл! Выходной у меня.
Вместо ответа я с прищуром посмотрел на него, он не выдержал и рассмеялся.
— Ладно, расскажу. Хотя я тебе не соврал. У меня действительно выходной. Завтра утром я передаю дело в суд. Надо только собрать все доказательства в одну папку.
— А где ты их держишь?
— В разных местах, — серьезно сказал Радеш. — Мою квартиру обыскивали уже три раза. Два раза взламывали мой сейф в кабинете. На меня самого уже было три нападения, в последнем случае меня спас только твой амулет.
— Ты расследуешь дело сенатора Валерия Итара?
— Не устаю удивляться, тому, что ты все знаешь, — пораженно покачал он головой. — Никто из моих коллег не знает, какое дело я веду, а ты знаешь. Но не переживай, твоя помощь мне не нужна. Дело уже закончено и этот ублюдок ничего не сможет сделать.
— А в чем он обвиняется?
— Ну, хоть что-то ты, не знаешь! — довольно воскликнул Радеш. — Я не буду вдаваться в детали, они секретны, а завтра сам все в газетах прочитаешь. В общем, ему привозили из колоний несовершеннолетних рабынь, и он организовал целую службу досуга для очень богатых педофилов.
— Ничего себе, — пораженно выдохнул я.
— Это полбеды. Он все очень хорошо организовал и поэтому никто ничего не знал. Но он и сам любил развлекаться с несовершеннолетними туземками, да так, что потом приходилось от трупов избавляться. По телам погибших девочек мы его и вычислили.
— Сукин сын, пропади хоть один ребенок в окрестностях Райхена, его бы нашли, — тихо произнес я.
— Вот именно. А расследовать пропажи детей из диких индейских деревушек никому и в голову не пришло. Но теперь с этим будет закончено. Дело готово, ему даже со своим деньгами и связями не уйти от правосудия.
— Вот об этом я пришел с тобой поговорить. Радеш, не мог бы ты отложить это дело.
— Почему?
— Так надо.
— Нет, Маэл, подожди. Что значит, отложить дело? Сколько детей за это время погибнет?
— Нисколько! — горячо сказал я. — Но пожалуйста, Радеш, пойми. Нельзя сейчас трогать Валерия.
— А ты объясни.
— Это политика, это сложно объяснить.
— Вот именно, Маэл, политика. Я всегда знал, что она тебя погубит, — Радеш с сожалением в глазах покачал головой. — Раньше мне бы пришлось тебя удерживать, чтобы ты лично не убил его.
— Да клянусь тебе, через две недели я сам его убью! Но дай мне эти две недели!!!
— Нет Маэл, — твердо ответил он. — Ты сам не понимаешь, на кого ты сейчас похож.
— Радеш, ты не можешь меня презирать больше, чем я сам себя презираю…